Аврора смотрит на сестру пристально, немного исподлобья, пытаясь прочесть ее мысли; совсем не так, как смотрит украдкой, когда Нимуэ не замечает;
зеленые глаза перестают быть холодными, и серьезность сменяется чем-то иным,
более темным.

Она знает, что все не так, все неправильно, но сделать ничего не может,
подсматривая за сестрой, когда та расчесывает волосы, такие нежные и мягкие; так и хочется коснуться их, пробежать пальцами по длинным прядям и зарыться в них носом, совсем как в детстве, ощущая до боли родной запах;
подсматривая, как она занимается самыми обычными делами, следя за движениями тонких пальцев, что еще ночью снились в приятных снах и вытворяли то, от чего внизу живота становится жарко от невыносимой пытки желания.
Когда что-то не получается, Нимуэ поджимает губы, такие яркие, пухлые и желанные, и Аврора едва сдерживает стон — эти губы должны быть только ее, чувствовать только ее, как в тех самых мечтах, что позволяются иногда в темный час перед рассветом.

Аврора всегда успевает отвести взгляд, почти кожей ощущая, когда ее присутствие становится заметным, и тогда привычная маска некой отрешенности возвращается спасительным кругом. Ледяной тон и парочка колкостей — вот и вся её броня, если отнять, ничего не останется, ни самообладания, ни гордости, ни приличий.

Нимуэ, наверное, думает, что я плохая сестра, — мелькает каждый раз в мыслях, когда Аврора замечает обеспокоенный взгляд старшей. Та что-то чувствует: что-то изменилось в их отношениях, и из вечно ластящегося котенка младшая превращается в колкого ежа, едва выносящего объятия и прикосновения.
Тонкий палец тянется к непослушным волосам, чтобы ласкового поправить прядку, и сердце падает вниз: нет, только не трогай меня.
Аврора вздрагивает, ощущая теплое прикосновение и едва находит силы, чтобы не зажмуриться так, словно ей больно. От старшей этого скрыть не удается, и Ави замечает что-то в глазах напротив, но понять, что именно, не успевает, поспешно отворачиваясь, чтобы не выдать себя.

Каждое прикосновение сестры сводит с ума.

Ночью Аврора вновь будет проклинать себя за свою слабость.

х х х

В свете луны все кажется холодным и спящим, и это успокаивает Ави, что плавает темных морских водах у самой поверхности, иногда поднимаясь и выше, чтобы посмотреть на звезды. На своих любимых скалах, что стали бы смертельными для обычных людей, она нередко проводит часы, рассматривая созвездия и придумывая им истории, чувствуя, что так ее одиночество и собственные демоны будто отступают назад. Иногда она позволяет себе даже поплакать, даря морю еще немного соли и воды, вопрошая у небес, отчего ей так больно.

Но сегодня все иначе.

Аврора слышит голос сестры через ветер — его она узнает всегда, даже с расстояния во множество миль; непонимание и любопытство сплетаются в узел и заставляют осторожно подплыть поближе.

Нимуэ поёт для моряка, что тянет к ней свои мерзкие, грязные руки, и Аврора едва сдерживает крик, чувствуя, как ревность и злость колючей и горячей волной проходит по всему телу, до самого кончика хвоста, забирая воздух из легких и всякую ясность из мыслей; пальцы впиваются в скользкий камень, но этого оказывается недостаточно, когда забывшую об осторожности сирену накрывает и уносит волна, ударяя о несколько скал, отчего болит почти во всем теле,
и едва выбравшись, Аврора тяжело дышит и потирает ушибы, злясь теперь уже на себя за невнимательность.
Это место было опасным даже для нее, но наглая девчонка посчитала себя здесь хозяйкой, и море напомнило ей, где ее место.

Лежа на черном камне, Ави глухо рыдает, благодаря ветер за то, что он услужливо прячет все всхлипы, надежно хороня их в тени без света луны.

Когда получается взять себя в руки и вновь опуститься в пенные воды, сестры уже и след простыл.
Зато корабль моряка на том же месте — чуть поодаль, там, где нет скал; большой, освещенный желтыми огнями; судя по шуму, там самое настоящее празднество с реками алкоголя и безумным пьяным смехом, и чувства Авроры оглушают ее бурным течением, распаляя едва успокоившееся сердце.
Тихонько, словно пробуя собственные силы на вкус, сирена начинает свою песнь, с каждой секундой чувствуя все больше мощи, уверенности и... злости.

Ярость и ненависть так сильно запускают свои когти в сердце малышки Авроры, что чувствуется единение музыки с ветром и солью; поднявшиеся еще выше волны заставляют веселье и шум поутихнуть, и, кажется, кто-то падает за борт; но сирена испытывает лишь удовлетворение, беря ноты все громче.
Когда корабль несет на скалы, она слышит крики паники и отчаяния.
Так вам и нужно, — злобно думается Аве, когда петь больше не нужно, а разбившийся корабль идет ко дну. Позже она еще и сможет там поживиться.
Дерзкая ухмылка озаряет алые губы: за её слёзы моряк получил полный расчет / плевать, что там были другие /, и теперь можно отправляться домой. Сегодня она сможет уснуть крепким сном, в котором не будет тревог впервые за долгое время.

Но прежде, чем успевает нырнуть, Аврора чувствует на себе взгляд сестры. Она всегда знает, когда сестра рядом, каждой клеточкой тела,
но в порыве гнева этой ночью не успевает заметить вовремя.

Если она поняла?

Аврора боится посмотреть старшей в глаза.